Фото: Алиса Калипсо

— Кому принадлежит идея постановки «Человеческого голоса»? Вам?

— Не мне — дирижеру Володе Ткаченко. Когда в марте мы готовили Les Illuminations («Озарения») Бриттена, он спросил: «А ты не хочешь исполнить «Человеческий голос» Пуленка?» Я подумала: почему бы и нет. Предложили руководству театра и встретили горячую поддержку. 

Пару месяцев спустя мы встречались с Филиппом Чижевским, и он поинтересовался моими планами. «Готовлю “Человеческий голос”», — ответила я. «Давно пора. Это твое», — одобрил он. 

Думаю, я действительно уже нахожусь на том этапе карьеры, когда могу позволить себе подобный бенефисный спектакль. Но, признаюсь откровенно, «Человеческий голос» для меня не только про творчество, но и про личную жизнь. Такой сюжет я переживала сама. Много лет назад я оказывалась в аналогичной ситуации. Поэтому со сцены я буду говорить не просто о том, что написано драматургом и композитором, а в том числе о собственных переживаниях. 

— Дмитрий Волкострелов — режиссер не психологического театра. Дает ли он вам свободу для проработки роли и вживления в нее личностного опыта? 

— Он не против, когда я предлагаю свои эмоциональные оценки. В фильме, который стал частью нашего спектакля, меня часто показывают крупным планом. И я понимаю, что в эти моменты Диме как раз-таки необходимы мои эмоции и моя психологическая глубина. Иначе зачем тогда крупный план? 

Наша с ним работа — не компромисс и не уступки друг другу. Это настоящий обмен мнениями. 

— В этой опере, возможно, несколько даже больше, чем в какой-либо другой, музыка рисует исчерпывающую картину происходящего. Когда героиня молчит, всё объясняет оркестр. 

— Именно. Помню, когда я впервые пропела Диме фрагмент из «Человеческого голоса», он произнес: «Ну и что ставить? В музыке есть всё». Но он не был бы талантливым режиссером, если бы не нашел свое решение. Не хочу спойлерить, но зритель получит и глубокое психологическое переживание, и остранение, и много чего еще. Дима придумал для меня много разных состояний и планов.

Я в своей жизни какие только жанры ни пробовала, поэтому не испытываю никакого сопротивления, а с удовольствием всегда иду навстречу режиссеру. Всё, что мне предлагают, интересно и хочется попробовать на сцене. 

— Чем Волкострелов отличается от других режиссеров, с которыми вы работали?

— Он поражает меня своим интеллектом. Мне кажется, мы можем говорить с ним часами. Притом что мы совершенно разные по темпераменту: я очень эмоциональная, он — спокойный, размеренный. У него в мыслях царит совершенный порядок. Он всё систематизирует. Например, Дима посчитал, сколько раз в опере я произношу слово «Алло», или сколько длятся первый, второй и третий разговоры. Я бы в жизни такими вещами не занялась. И еще он очень мягкий человек, с ним комфортно. Есть жесткие режиссеры, которые добиваются от тебя результата путем давления или провокации. Ты их побаиваешься, но работаешь. А с Димой мне прямо очень уютно. 

— Героиня «Человеческого голоса», по-вашему, персонаж скорее положительный или отрицательный? 

— Я бы вообще не давала ей никакой оценки в целом. Единственное, что могу от себя сказать: когда я начинала учить партию, то не испытывала к этой женщине никакой симпатии. Только жалость. Я говорила, что, будучи моложе, сама была в ее положении, но сегодня я смотрю на это всё и понимаю: «Боже мой, какой я была глупой и немудрой!» Ведь жизнь так многогранна и впереди нас ждет еще много всего интересного и прекрасного. 

Но, может быть, я предвзята, и в этой опере речь идет о любви, которая может разрушить всё изнутри. Я понимаю, что есть люди с таким отношением к миру. Героиня же говорит: мол, я пять лет жила твоей жизнью, тобой жила. И мне остается только попробовать представить, каково это, и понять ее.

Работая над образом, я, конечно, проживаю эти моменты и, естественно, сочувствую ей. Однако Дима пытается вызвать у меня симпатию к Нему — ее собеседнику. Но тут я не могу через себя переступить, потому что Он ей откровенно врет. И она это понимает, более того — говорит, что, если Он ей соврал, чтобы не причинить боль, она будет любить Его еще сильнее. Хотя я в это не верю.

Понятно, что она такая женщина-«пила», и на Его месте любой другой мужчина давно бы уже плюнул и бросил трубку. Дима тоже обращает внимание на это: Он же ей перезванивает, когда связь теряется, Он же волнуется за нее. Но я — лично я — все равно не могу простить Его за вранье.

Может быть, я тяну в роль личный опыт. А может, потому что сама стала умнее и сейчас это я бы положила трубку. Как это делает Тильда Суинтон в фильме «Человеческий голос» Педро Альмодовара.

— А театральные постановки вы смотрели, готовясь к этой роли?

— Я их смотрела с начала карьеры, когда только пришла в театр. Хорошо помню, например, «Человеческий голос», поставленный Кириллом Симоновым в жанре оперы-балета. Самое интересное, певица на момент исполнения была беременна, что делало сюжет еще более удручающим: получалось, что герой бросил героиню в положении.

Но в общем и целом, при всем многообразии постановок всё как-то одинаково с этим телефоном выходит. Поэтому я очень обрадовалась, когда узнала, что буду работать с Дмитрием Волкостреловым, ведь он наверняка что-нибудь придумает. Хотя из пьесы слов не выкинешь и от слов «Мадам, алло?» никуда не деться. 

— «Мадам» — так в наши дни мог бы называться виртуальный голосовой помощник, вроде «Алисы». 

— Вполне. Мы вообще, когда только начинали работать над постановкой, много шутили: а может быть, это героиня сама с собой разговаривает? Может, это один из голосов в ее голове? 

— Есть ли сходства между моноспектаклем и сольным концертом? 

— Скорее, нет. Это все-таки разные жанры. Не стану скрывать, когда собираешь программу сольного концерта, все равно стараешься комбинировать виртуозные сочинения и те, на которых сама отдыхаешь. В моноспектакле момента для отдыха нет совсем. Ты одна на сцене. В «Человеческом голосе» у меня нет времени даже прокашляться. Но там есть одна большая пауза, которую мы используем по полной программе: и как театральный эффект, и как возможность передохнуть. В концерте даже выход за кулисы позволяет переключиться и сбросить эмоциональный накал. А моноопера — это очень сложно. Но, мне кажется, я сейчас на том этапе своей карьеры, когда надо браться за такие вещи. Я готова. Уже доросла.

Интервью: Наталья Вороненко