Константин Сучков. Фото: Maltsev Studio

На сцену Пермской оперы вы впервые вышли в постановке Теодора Курентзиса и Филиппа Химмельманна «Богема» в 2017 году. Как вы получили приглашение принять участие в этом спектакле?

Это произошло совершенно случайно. Я учился в аспирантуре Московской консерватории, завершил сотрудничество с Молодежной программой Большого театра и как приглашенный солист работал там на некоторых проектах. Петь Марселя в пермской «Богеме» должен был другой артист, но он сломал ногу. Тогда Борис Рудак [солист Пермского театра оперы и балета], с которым мы познакомились в Молодежной программе, позвонил мне и спросил, знаю ли я эту партию.

Конечно, я ее знал, хотя на тот момент еще не целиком. Я отправил в Пермь несколько своих видеозаписей — и меня выбрали, притом что, как мне известно, прослушивали не одного меня.

После «Богемы» вы остались работать в пермском театре?

После премьеры Теодор Курентзис предложил мне перейти в труппу. Глупо было отказываться.

До приезда сюда вы слышали что-то о Пермской опере?

Я знал Бориса Рудака, Анжелику Минасову, про Зарину Абаеву и Надю Павлову был наслышан, но не знаком. Помню, как-то Анжелика сказала: «У нас в Перми оркестр лучше, чем в таком-то театре». Я тогда удивился — как это возможно?

О Теодоре Иоанновиче я, конечно, знал, но никогда не был на его концертах, только слушал записи в интернете. Он часто выступает в Московской консерватории, и однажды по пути на урок я увидел афишу его концерта — он же любит необычные образы — и подумал: «Ну, как-то несерьезно». Я ведь привык: консерваторское  образование, галстук-бабочка, костюм и всё такое. А потом спустя два месяца так сложилось, что я начал работать с этим человеком.

Ваше отношение к оригинальному дизайну афиш с тех пор изменилось?

Конечно.

Что еще поменялось в вашей жизни с переездом в Пермь?

Я стал себя увереннее чувствовать. Появилась вера не только в собственные возможности, но и в команду — когда можно на кого-то положиться, когда рядом коллеги и друзья. Я очень благодарен руководству — Андрею Александровичу Борисову, Артему Абашеву и Медее Ясониди. Я не сомневаюсь в дальнейшем успешном развитии театра. Думаю, нынешний период будет непростым, но интересным. 

Здорово, что в России есть, кроме Москвы и Санкт-Петербурга, такие крупные культурные центры, как Пермь, где можно работать и творить.

«В Перми всё иначе»

Возможность параллельно работать в разных театрах сегодня воспринимается уже как обычное дело. Вам такой процесс кажется естественным?

В принципе, да. Но где-то сейчас, напротив, складывается такая ситуация: тебе нельзя никуда уехать. К примеру, в некоторых столичных театрах редко идут навстречу артисту, когда у него появляется возможность выступить или поработать как фрилансеру. Грубо говоря, иногда даже нельзя через дорогу сходить спеть на концерте профессора, который учил тебя, отдать дань уважения — эдакое «авторское право» на артиста.

В Перми у артистов больше свободы?

Да, у нас в этом плане очень свободно. Удивительно, насколько здесь идут навстречу, в то время как в других театрах, напротив, «закручивают гайки» — существует какая-то ревность к артистам. Но ведь если существует возможность где-нибудь еще спеть хорошую партию, которая тебе не навредит, а только добавит опыта — почему нельзя этим воспользоваться?

А публика в Перми отличается от зрителей в других городах?

В Перми самая необычная публика, которую я встречал, разве что с Санкт-Петербургом можно сравнить. В Москве дело обстоит несколько иначе, по моему мнению. Может быть, всё потому что поток людей, которые занимаются творчеством, в столице слишком большой, и зрители не могут зациклиться на одном-двух исполнителях — постоянно появляется кто-то новый, кто им может понравиться. Я говорю о молодых артистах.

А в Перми всё иначе. Было дело — встречал любителей оперы в самых неожиданных местах чуть ли не каждый день. Но здесь кроется другой вызов: нужно всегда быть начеку, быть достойным статуса артиста Пермской оперы. Самое приятное, что в Перми много именно молодых фанатов. Здорово, что они знают певцов, следят за нашим творчеством и ходят в оперный театр.

«Школой жизни для меня стал военный ансамбль»

Что в свое время убедило вас выбрать театр своей профессией?

У меня музыкальная семья. Старший брат Тимофей, кстати, в марте 2018 года влился в хор театра, а теперь и в musicAeterna. До этого он работал в Тульском государственном хоре и местной филармонии.

Мама пела в хоре Тульской филармонии, отец был солистом военного ансамбля, и я с детства слышал музыку. Когда родители решили отдать меня в музыкальную школу, мне нравился советский фильм  «Три мушкетера». На прослушивании я спел «Пора-пора-порадуемся» — и меня взяли.

Были моменты в переходном возрасте, когда я хотел бросить музыку. Но потом в моей жизни появилась новый педагог, Ирина Петровна Дьячкова, которая настояла на том, чтобы я поехал в Москву поступать в музыкальное училище. Это было непростое время: много занятий, мало денег — приходилось очень скромно жить. Но меня это не расстраивало — рядом были друзья.

Очень много для меня сделал мой московский педагог Петр Ильич Скусниченко. На протяжении 11 лет он меня вел — в консерватории и аспирантуре.

Еще настоящей школой жизни и пения стал для меня военный ансамбль ВВС, в котором я выступал в студенческие годы. Это было здорово. Поэтому мне не понять, когда люди говорят: «Я вокалист, учусь на солиста, мне нельзя в хор».

Как будто это некий шаг назад?

Некоторые считают, что, если пошел в хор, ты в нем и останешься. Ну, не знаю… Я и в церковном хоре пел в Туле и в Москве. Работа в ансамбле сыграла значимую роль в моем становлении, развила характер.

«Один промах не перечеркивает всё хорошее»

«Закрой мне глаза». Фото: Антон Завьялов

Какие знаковые проекты повлияли на вас, когда вы жили в Москве?

Я работал в проекте «Открытая сцена». Там был хороший режиссер Игорь Ушаков, который очень помог мне развиться актерски. Пел в опере «Мнимые философы» Паизиелло партию Джулиано и партию Дона Перизоньо в «Импресарио в затруднении» Чимарозы. Здорово, что получилось в этом поучаствовать. Параллельно старался выступать на конкурсах.

Вы дважды участвовали в конкурсе Чайковского — в 2015 году и в 2019-м. Что вам дал этот опыт?

В 2015 году я дошел до второго тура и из московских студентов оставался единственным. И пусть я не выиграл, для меня это хороший результат.

И в прошлый раз, и в этом году все участники заняли первые места заслуженно, я не считаю, что кому-то присудили их несправедливо. Разве что по спецпризам на этот раз я не со всеми решениями согласен.

Но это конкурс — нередко бывает, что и солист театра проигрывает студенту, типичная история.

Какую роль вообще конкурсы играют в карьере и самоощущении артиста? Что они для вас значат?

Это проверка. Например, на первом туре в этом году я очень волновался. Давно так на конкурсах не переживал. Боятся все, но для меня важно свой страх направить себе в помощь — тогда аккумулируются чувства, энергия, внимание.

То есть это учит вас в нужный момент держать себя в тонусе?

Конечно! Есть певцы концертные, театральные, а есть конкурсные. Когда играешь в спектакле, самое страшное — выйти на сцену в первый раз. А потом уже не так волнуешься. Ну, или еще когда с Теодором [Курентзисом] работаешь — страшно.

А почему страшно?

Потому что он очень требовательный. На данный момент не знаю никого, кто работает более ответственно и скрупулезно, чем он.

В чем это проявляется?

Иногда бывает, на репетиции не получается что-то сделать, а такое возможно в силу разных причин, например, возраста — когда не до конца сформировались какие-то навыки. По отношению к некоторым исполнителям он это пропускает: попробовал — не получилось, ну и бог с ним. А если Теодор чувствует, что у человека есть ресурсы, он будет добиваться нужного результата до последнего.

Измором брать?

У Теодора Иоанновича особые методы. На репетициях «Богемы» мне было очень тяжело в первое время. Казалось, что я тут лишний, а остальные молодцы. Но потом я начал понимать: если у него есть  претензии или вопросы, значит, он, наоборот, заинтересован в совместной работе. Мне говорили это и тогда, на «Богеме», но все равно было непросто.

Эту особенность репетиций стоит понимать всем, кто с ним работает. А во время концерта или даже спектакля нужно постоянно стараться смотреть на него.

Никакого поля для импровизации артиста с таким дирижером нет?

В музыке — нет. Ты абсолютный проектор того, что он хочет. Если что-то пойдет не так, он посмотрит на тебя исподлобья, покачает головой, и всё… Ты думаешь: «Ну, теперь только пойти и застрелиться».

С другой стороны, так реагируют на свою ошибку некоторые артисты. Если за успешное выступление есть один единственный промах, он перечеркивает всё хорошее. Ты помнишь только, что где-то «наломал дров», и за эту единственную ошибку будешь себя корить.

«Меня привлекают комические роли»

«Богема». Фото: Антон Завьялов

В каких обстоятельствах вам комфортнее, интереснее работать? Когда вы действуете по строгому плану или можете позволить себе больше свободы в роли?

Мне нравится играть на сцене. Поэтому меня привлекают комические роли, например, Гульельмо в Così fan tutte. Хотя спектакль (пермская постановка режиссера Маттиаса Ремуса и дирижера Теодора Курентзиса — прим. ред.) очень длинный и один из самых динамически сложных из-за постоянных перемен. Чтобы успевать, приходилось надевать двое штанов сразу, и во всём этом ходить — дико жарко, сами понимаете. А потом нужно успеть за 20 секунд снять верхний балахон, надеть шпагу и выйти в форме. Армия отдыхает!

Выходишь на сцену, еще не можешь надышаться — а уже надо петь. Маэстро смотрит на тебя — и страшно, и тяжело. Но мы справились, надеюсь...

А вы на всё готовы на сцене, или существуют какие-то табу?

Пока я еще не встречался с тем, от чего категорично бы отказался. Всё, что предлагают, я стараюсь делать. Хотя был момент, когда на репетициях спектакля «Закрой мне глаза» нам вскользь предлагали раздеться донага. Но мы как-то деликатно от этого ушли.

«Закрой мне глаза» — необычный для вас формат? Со стороны зрителя кажется, что спектакль по-новому раскрывает оперных артистов. Есть ли такое ощущение изнутри?

Это интересный проект, хотя я хотел бы, чтобы певцов все-таки больше задействовали. В спектакле отличное начало с вплетением танца. Конечно, это непросто — и петь, и двигаться. Один из самых сложных романсов у меня в конце, и мне нужно сохранить силы для него. Но раз уж формат новый, можно было бы поярче показать певца с пластической стороны.

«Если не певцом — то поваром. Или дорожником»

Есть ли партии, о которых вы мечтаете?

Это опять же скорее комедийные роли. В театре «Новая опера», где я с нынешнего сезона работаю как приглашенный солист, будет возможность спеть партию Дандини в «Золушке» Россини, а также Белькоре из «Любовного напитка» Доницетти. Но это не из разряда мечты, просто мне это будет в большую радость.

Больше всего, пожалуй, хочется снова выйти на сцену в «Джанни Скикки» Пуччини — в консерватории я пел в этой опере заглавную партию. В общем, люблю я аферистов. Мне больше нравится именно играть на сцене.

Кумиры среди певцов у вас есть?

Мне много голосов нравится. Особо люблю творчество Этторе Бастианини, Тито Гобби, Сергея Лейферкуса.

Если что-то новое беру для изучения, всегда в основном попадаю на Дмитрия Хворостовского. По его записям слышно, что он тщательно их прорабатывал, а партии очень точные. Он оставил после себя огромное наследие.

Еще из современных исполнителей мне нравится творчество Владислава Сулимского, год назад участвовал с ним в концерте на вручении премии Casta Diva. Фантастический певец!

Можете ли вы как-то обобщить — что для вас сцена и возможность петь?

Это моя жизнь.

А что бы вы делали, если бы не пошли в театр?

Может быть, я работал бы поваром. Был момент, когда в районе, где я жил в Туле, многие почему-то шли учиться в кулинарный техникум, и я тоже собирался — большой веры в будущее, связанное с музыкой, тогда у меня не было. Но благодаря всё тому же педагогу, которая настояла на моем поступлении в музучилище, я уехал в Москву и продолжил заниматься пением.

А если не поваром, то, может быть, я стал бы дорожником.

А это откуда?

Еще в Туле я несколько лет подряд на три летних месяца  устраивался в дорожную компанию, чтобы дома не сидеть просто так. Деньги зарабатывал — плитку укладывал, бордюры делал, клал асфальт. И довольно успешно.

Поначалу я немного халатно относился к работе, но в какой-то момент отношение поменялось, и где бы я ни работал: дорожником, грузчиком или артистом — я всегда старался по максимуму выполнять свою работу. Может быть, это отражается на моей деятельности в театре сейчас. Я стараюсь не работать спустя рукава, делаю на максимум своих возможностей.

Интервью: Ольга Богданова